Неточные совпадения
— Мы рады и таким!
Бродили долго
по́
саду:
«Затей-то! горы, пропасти!
И пруд опять… Чай, лебеди
Гуляли
по пруду?..
Беседка… стойте! с надписью!..»
Демьян, крестьянин грамотный,
Читает
по складам.
«Эй, врешь!» Хохочут странники…
Опять — и то же самое
Читает им Демьян.
(Насилу догадалися,
Что надпись переправлена:
Затерты две-три литеры.
Из слова благородного
Такая вышла дрянь...
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок;
Там друг невинных наслаждений
Благословить бы небо мог.
Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые,
Мелькали сёлы; здесь и там
Стада
бродили по лугам,
И сени расширял густые
Огромный, запущенный
сад,
Приют задумчивых дриад.
Мы съехали после обеда на берег, лениво и задумчиво
бродили по лесам, или, лучше сказать,
по садам, зашли куда-то в сторону, нашли холм между кедрами, полежали на траве, зашли в кумирню, напились воды из колодца, а вечером пили чай на берегу, под навесом мирт и папирусов, — словом, провели вечер совершенно идиллически.
Пока мне закладывали таратайку, я пошел
побродить по небольшому, некогда фруктовому, теперь одичалому
саду, со всех сторон обступившему флигелек своей пахучей, сочной глушью.
Вернуться домой было некогда, я не хотел
бродить по улицам. За городской стеною находился маленький
сад с навесом для кеглей и столами для любителей пива. Я вошел туда. Несколько уже пожилых немцев играли в кегли; со стуком катились деревянные шары, изредка раздавались одобрительные восклицания. Хорошенькая служанка с заплаканными глазами принесла мне кружку пива; я взглянул в ее лицо. Она быстро отворотилась и отошла прочь.
Дворовые встрепенулись; генерал — летом в белом пикейном сюртучке с форменными пуговицами, зимой в коротеньком дубленом полушубке и всегда в серо-синеватых брюках с выпушкой в обтяжку и в сапогах со шпорами — с утра до вечера
бродил по полям,
садам и огородам; за ним
по пятам, как тень, всюду следовал Иона Чибисов для принятия приказаний.
— Кто здесь
бродит? Застрелю! — загрохотал, точно гром, его голос
по саду. — Воры! Грабят!
Я гулял — то в
саду нашей дачи, то
по Нескучному, то за заставой; брал с собою какую-нибудь книгу — курс Кайданова, например, — но редко ее развертывал, а больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь
бродила во мне, и сердце ныло — так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.
У меня была привычка
бродить каждый вечер с ружьем
по нашему
саду и караулить ворон.
Раз летом, когда Раиса Павловна делала свой обычный предобеденный моцион
по саду, она случайно
забрела в самый глухой конец
сада, куда редко заходила.
Он прожил в деревне три дня,
бродя по окрестностям и преимущественно
по господскому
саду.
Санин
бродил как ошалелый
по местам, когда-то столь знакомым, и ничего не узнавал: прежние постройки исчезли; их заменили новые улицы, уставленные громадными сплошными домами, изящными виллами; даже публичный
сад, где происходило его последнее объяснение с Джеммой, разросся и переменился до того, что Санин себя спрашивал — полно, тот ли это
сад?
Запад потухал. Тучка
бродила по небу, блуждала, подкрадывалась, — мягкая обувь у туч, — подсматривала. На ее темных краях загадочно улыбался темный отблеск. Над речкою, что текла меж
садом и городом, тени домов да кустов колебались, шептались, искали кого-то.
И, бесплодно
побродив по дому, устало садился на любимое своё место, у окна в
сад, смотрел на шероховатую стену густой зелени, в белёсое небо над ней, бездумно, в ожидании чего-то особенного, что, может быть, явится и встряхнёт его, прогонит эту усталость.
С четверть часа
бродил я
по саду, раздраженный и крайне недовольный собой, обдумывая: что мне теперь делать? Солнце садилось. Вдруг, на повороте в одну темную аллею, я встретился лицом к лицу с Настенькой. В глазах ее были слезы, в руках платок, которым она утирала их.
У меня с детства осталось в памяти, как у одного из наших богачей вылетел из клетки зеленый попугай и как потом эта красивая птица целый месяц
бродила по городу, лениво перелетая из
сада в
сад, одинокая, бесприютная. И Мария Викторовна напоминала мне эту птицу.
Вот и
бродит спозаранку, и
по двору
бродит, и
по саду бродит,
по сараям,
по конюшням
бродит.
Все свободное время мы
бродили с рампетками
по садам, лугам и рощам, гоняясь за попадающимися нам денными и сумеречными бабочками, а ночных отыскивали под древесными сучьями и листьями, в дуплах, в трещинах заборов и каменных стен.
Бродили по подсохшему
саду, когда среди голых кустов показалась велосипедная шапочка и черная борода неприятного гостя и загудел издалека его глухой, словно из-под земли, ворчащий бас; и сам Саша с видимой холодностью пожал ему руку.
— Туда, на север. К соснам, к грибам, к людям, к идеям… Я бы отдал полжизни, чтобы теперь где-нибудь в Московской губернии или в Тульской выкупаться в речке, озябнуть, знаешь, потом
бродить часа три хоть с самым плохоньким студентом и болтать, болтать… А сеном-то как пахнет! Помнишь? А
по вечерам, когда гуляешь в
саду, из дому доносятся звуки рояля, слышно, как идет поезд…
Пойду ли на Невский, пойду ли в
сад,
брожу ли
по набережной — ни одного лица из тех, кого привык встречать в том же месте в известный час, целый год.
Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади
сада, кто-то завел звучную песню; под забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком шесте
забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а
по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.
Хотя я жила не так, как в начале зимы, а занималась и Соней, и музыкой, и чтением, я часто уходила в
сад и долго, долго
бродила одна
по аллеям или сидела на скамейке, бог знает о чем думая, чего желая и надеясь.
Ольга пошла в церковь и взяла с собою Марью. Когда они спускались
по тропинке к лугу, обеим было весело. Ольге нравилось раздолье, а Марья чувствовала в невестке близкого, родного человека. Восходило солнце. Низко над лугом носился сонный ястреб, река была пасмурна,
бродил туман кое-где, но
по ту сторону на горе уже протянулась полоса света, церковь сияла, и в господском
саду неистово кричали грачи.
Я опять
бродил сегодня
по саду. Не помню, где я вычитал сравнение осенней природы с той изумительной неожиданной прелестью, какую иногда приобретают лица молодых женщин, обреченных на верную и скорую смерть от чахотки. Нынче это странное сравнение не выходит у меня из головы…
Ровно в половине одиннадцатого я пришел в театр. Никого еще не было. Только кое-где
по саду бродили заспанные лакеи из летнего ресторана в белых передниках. В зеленой решетчатой беседке, затканной диким виноградом, для кого-то приготовляли завтрак или утренний кофе.
По ночам, после спектакля, мы иногда
бродили с Нелюбовым
по саду. В тихой, освещенной огнями зелени повсюду уютно стояли белые столики, свечи горели не колеблясь в стеклянных колпачках. Женщины и мужчины как-то по-праздничному, кокетливо и значительно улыбались и наклонялись друг к другу. Шуршал песок под легкими женскими ножками…
Уйдя от матери, он долго без цели
бродил по городу, наконец, в два часа пообедал в трактире и прямо оттуда отправился в городской
сад.
Деды не стало… На горийском кладбище прибавилась еще одна могила… Под кипарисовым крестом, у корней громадной чинары, спала моя деда! В доме наступила тишина, зловещая и жуткая. Отец заперся в своей комнате и не выходил оттуда. Дед ускакал в горы… Я
бродила по тенистым аллеям нашего
сада, вдыхала аромат пурпуровых бархатистых розанов и думала о моей матери, улетевшей в небо… Михако пробовал меня развлечь… Он принес откуда-то орленка со сломанным крылом и поминутно обращал на него мое внимание...
Столбы проволочной ограды были срублены,
по неогороженному
саду бродили коровы. Объеденные фруктовые деревья и виноградник, затоптанные гряды огорода. В пустом курятнике белел давно высохший куриный помет, пусто было в чуланчике под лестницею, где жил поросенок.
В
саду играли какую-то комедию, — кажется, «Фофан» называется, — плохенькая труппа, так что он на второе действие и не пошел, а остался на балконе буфета.
По саду бродили цыгане, тоже неважные, обшарканные, откуда-то из Пензы или Тамбова.
Лютый мороз трещит на дворе, но не чувствует холода Татьяна Веденеевна.
Бродит она бесцельно
по саду, хрустит обледенелый снег под ее ногами, а то вдруг остановится как вкопанная, простоит на одном месте несколько минут, в даль воздушную вглядываясь и как бы к чему-то прислушиваясь.